недавно мы с Дином Мобсом выпустили специальный выпуск журнала
Current Opinion in Behavioral Sciences (декабрь 2018 года). В журнале опубликовано более двух дюжин работ, посвященных нейронным контурам выживания; эти работы написаны нашими коллегами, представителями самых разных областей знаний, включая нейробиологию, психологию, этологию и философию. В этой главе я хочу подробно рассказать о своей точке зрения на нейронные контуры выживания, используя в качестве примера защитные нейронные контуры выживания.
Когда такие контуры активируются, срабатывает защитное поведение, направленное на выживание, поддерживаемое физиологическими изменениями в организме. Нейронный контур мозга не только контролирует выход двигательного нерва, но и взаимодействует с перцептивной, мнемонической, когнитивной и мотивационной системами, а также с системой возбуждения. Тело посылает в мозг сигналы обратной связи и влияет на многие из этих систем. Итоговый результат является индукцией физиологического состояния, распространенного на весь организм, – глобальным состоянием защиты с целью выживания. Это состояние помогает скоординировать различные системы мозга и тела и поддержать организм в его попытке справиться с трудностью, возникшей в его жизни (рисунок 63.2).
Рисунок 63.2. Нейронные контуры выживания взаимодействуют с другими системами, создавая глобальные организменные состояния
Различные последствия работы нейронных контуров выживания, включая индукцию глобального состояния выживания, в той или иной степени наблюдаются у всех многоклеточных организмов, имеющих центральную нервную систему (а это, скорее всего, все или большинство двусторонне-симметричных животных, включая беспозвоночных и позвоночных). Истинная природа этих состояний, безусловно, отличается по степени сложности в зависимости от строения нервной системы рассматриваемого нами организма и выражается в поведенческих способностях конкретного животного. У первичноротых беспозвоночных (например, таких, как мухи Дэвида Андерсона) глобальное состояние выживания может способствовать проявлению как врожденного поведения (такого, как замирание), так и наученных привычек, но у млекопитающих и птиц такое состояние, помимо прочего, активирует целенаправленные инструментальные действия.
Контуры выживания и вызываемые ими глобальные организменные состояния управляют поведением бессознательно, однако у организмов, способных осознавать деятельность их собственного мозга, различные компоненты глобального состояния выживания также могут повлиять на осознанные эмоции, которые, в свою очередь, могут выражаться в делиберативном контроле над эмоциональным поведением, включая как бессознательный, так и осознанный делиберативный контроль. Таким образом, эмоциональные переживания способны проявляться в нашей жизни реальными последствиями. Возможно, этот вывод кажется настолько очевидным, что о нем и говорить не стоит, однако я думаю, что стоит, поскольку некоторые называют сознательные состояния эпифеноменальными и не имеющими фактических функциональных последствий. Для того чтобы понять их фактические последствия, необходимо отделить сознательные состояния от последствий, которые ошибочно относят к чувствам.
Модель контура выживания (который выше я назвал контуром неявного страха) становится защитным контуром выживания, который вызывает неявное глобальное защитное состояние выживания (сравните рисунок 63.3 с рисунком 62.1). Однако, как я уже упомянул в предыдущей главе, некоторые ученые хотят называть словом «страх» состояние, которое соединяет угрозу и поведение. Они настаивают на том, что не имеют в виду страх в общеупотребительном смысле этого слова, а подразумевают несубъективное состояние мозга, то есть страхом называется научная категория, обозначающая психологическое состояние, которое контролирует защитное поведение.
Рисунок 63.3. Представление о выживании в противопоставлении страху с точки зрения роли миндалевидного тела в контроле над защитными реакциями выживания
Майкл Фанселоу, внесший значительный вклад в наше понимание нейронной основы защитного поведения у грызунов, считает, что страх вырабатывается именно миндалевидным телом, что является частным пониманием несубъективной модели страха миндалевидного тела. В результате его активации появляется физиологическое чувство страха; оно же управляет проявлением защитного поведения. Фанселоу говорил о субъективном страхе, но в его модели такой страх является всего лишь очередным последствием активности миндалевидного тела, причем в сравнении с другими последствиями, которые можно измерить объективно (такими, как поведение), субъективный страх считается необработанным и неточным свидетельством деятельности миндалевидного тела как генератора страха.
На самом деле модель защитного контура выживания и модель физиологического состояния, включая модель генератора страха Фанселоу, очень похожи. Основная разница заключается в том, что мы называем физиологическим состоянием миндалевидного тела, которое происходит между стимулом и реакциями, которые этот стимул провоцирует. Как нам его называть – защитным состоянием выживания или состоянием страха?
Слова имеют огромный смысл и лежат в основе наших научных представлений. Если некоторые ученые с помощью таких слов, как «страх», называют и сознательные чувства, и управляющие поведением бессознательные состояния, они обязаны объяснять, что именно они имеют в виду, каждый раз, когда они используют эти слова (например, с помощью определений, таких как «явный» и «неявный»). В противном случае непонятно, как журналисты, обыватели да и другие ученые, не знающие всех тонкостей, поймут, как следует толковать эту отсылку и нужно ли вообще этим заниматься. Сегодня эта проблема стала особенно актуальной, поскольку целый ряд выдающихся ученых открыто приняли антопоморфический язык и скрытые в нем смыслы (вспомните описанные в главе 41 многочисленные попытки сделать антропоморфизм научным, используя такие термины, как «критический антропоморфизм», «биоцентристский антропоморфизм», «анимоцентристский антропоморфизм» и «зооморфизм»).
Произвольное использование слов может иметь существенные практические последствия. Например, давно сложилось мнение, согласно которому в ситуации, когда препарат меняет защитное поведение у животного, происходят изменения в нейронных контурах страха и беспокойства, в результате чего животному просто не так страшно. Считалось, что принявшему такой препарат человеку тоже будет не так страшно, потому что, как полагали раньше, нейронные контуры страха и беспокойства мы унаследовали от наших млекопитающих предков. Однако попытки подкрепить этим предположением разработки новых препаратов оказались столь неудачными, что некоторые крупные фармацевтические компании даже прекратили работу в этом направлении. Учитывая все, что нам известно на данный момент, можно предположить, что наибольшей эффективностью для людей, которые хотят справиться с поведенческими и психологическими симптомами (такими, как фобический отказ и гипервозбуждение), будут обладать препараты, действие которых направлено на подкорковые контуры выживания, а для того чтобы изменить нежелательные сознательные чувства, могут потребоваться другие препараты – такие, действие которых направлено на кортикальные когнитивные нейронные контуры (рисунок 63.4). Пересмотрев ожидания, сфера психиатрии сможет продвинуться на пути создания метода лечения, основанного на научных данных, а не на предположениях и догадках, заимствованных из ненаучной народной мудрости и практичных представлений.
Рисунок 63.4. Почему препараты не так эффективны для снятия чувства страха и беспокойства
Лучшее, что могут сделать ученые, не принимающие антропоморфного взгляда на вопрос, – это сохранять исключительную бдительность, используя те или иные термины, чтобы не быть понятыми так, как они того не хотели бы. Изучение других организмов играет важную роль в понимании психических состояний человека, включая его эмоции, но только в том
